Прыжок в послезавтра - Страница 27

Однако Чичерин не уловил или не принял ее.

— Дыши себе на здоровье! Морским воздухом хорошо бы. Эля, Халил, слетайте на море, к дельфиньим островам. Близко и полезно.

Это становилось уже несносным. Валентин в сердцах заявил, а не плюнуть ли на все предостережения и не отправиться ли, куда задумано, однако теперь уже и Халил стал уверять, что дельфиньи острова — это замечательно, он и сам не прочь побывать там.

Эля промолчала.

— Значит, летим, да? — обрадовался Халил. — Поднимемся в ангар или вызовем «пчелок» сюда?.. Я бы вызвал. Ничего интересного в ангаре не увидишь, Валентин, дорогой. Только ячейки с «пчелками». Но ты их уже видел.

— Хотелось бы поближе рассмотреть…

— Рассмотришь и пощупаешь, дорогой. Мы как раз на «пчелках» и полетим… А больше ничего примечательного в ангаре нет. Разве что не скучают старички-аэробусы, очень неуклюжие аэробусы. Десять тысяч человек поднимает каждый. Устарелая конструкция, дорогой. Только во Всемирном Совете и остались такие. На Земле уже давно так: устарелыми конструкциями дольше всех пользуются члены Советов. Знаю, было иначе. Но всегда ли справедливо иначе?.. А я не люблю аэробусов, ни старых, ни новых. Слишком спокойно и комфортабельно, никакого ощущения, что летишь. Предпочитаю на одиночном многокрыле, на «пчелке»: сам хозяин, хочу вверх, хочу вниз, хочу лежа на боку. Красиво, весело!.. Не обижайся, дорогой, что я и сейчас так… Ангар! Ангар! — принялся вызывать Халил. — Одиночную и парную «пчелки» в квартиру моего дорогого друга Валентина, секция сто семнадцать «А»…

Не прошло и минуты, как за окном повисли в воздухе два аппарата-многокрыла. По бокам у них трепыхали сотни небольших прозрачных в махе крылышек, и внешне аппараты были, действительно, похожи на пчел.

Внезапно многокрыл покрупнее тюкнулся в стену-окно и сквозь мгновенно возникшее овальное отверстие проник в комнату. В лицо и грудь Валентина со слабым шорохом ударила струя воздуха. Но и только. Вероятно, крылышки махали с такой частотой, что звук был уже за пределами человеческого слуха, став ультразвуком. А мотор… В привычном для Селянина понимании не было у «пчелки» мотора. Вот она биологизированная техника!

Между тем многокрыл опустился на пол и откинул, приглашая садиться, дверцу-колпак.

Однако Валентин не тронулся с места. Вчера вечером, во время праздничной феерии, он восхищался такими же «пчелками», от которых бы замерло в зависти сердце любого воздушного аса его времени. Сознавая все это, он все же не мог доверить свою жизнь похожему на глубокое корыто сооружению. «Пчелка» не более, чем на метр, возвышалась над полом, и длина ее — между креслицами в носу и у кормы — только-только не столкнуться коленями. Однокрыл-одиночка, висевший в воздухе за стеной-окном, был еще крохотнее.

Халил расценил нерешительность Валентина по-своему.

— Почему ты с Элей все время… как это по-русски… букой? — шепнул он. — Я же просил: не огорчай ее, хорошо?

Селянин понял, что желание Халила полететь на одиночке само собой, но прежде всего планетолетчик хочет оставить Валентина с Элей вдвоем. Он ни о чем не догадывался, Халил; он был слеп, как все или почти все влюбленные… Или он был несокрушимо убежден в Элиной любви?

Между тем Эля уже уселась в многокрыле. Халил предупредил, что полетит следом немедля, и Валентину волей-неволей пришлось влезть в «пчелку». Дверца-колпак тотчас закрылась. Корпус многокрыла, матово-белый снаружи, вдруг словно исчез. Был только пол и были креслица. И еще он и Эля.

Валентин протянул руку, чтобы удостовериться, остался ли у «пчелки» корпус. Рука уперлась в твердое.

— Тебя удивляет прозрачность материала?.. Если хочешь, можно перевести в новый режим освещенности, — Эля смотрела на него чуть-чуть печально. Селянин отвел глаза в сторону, сказал:

— Сойдет и так…

Эля нажала голубую кнопку, вмонтированную в подлокотник креслица. Тотчас раздалось мелодичное гудение, потом шелест, через секунду-другую смолкшие. «Пчелка» плавно приподнялась и поплыла к стене, в которой тотчас возникло овальное отверстие. Валентин оглянулся: «пчелка» Халила уже стояла возле планетолетчика.

— Курс к морю, к дельфиньим островам. Нижний предел высоты, — приказала Эля, вероятно, какому-то праправнуку старинных автопилотов.

— Так надежнее, — объяснила она Валентину. — Сейчас разрешают летать даже трехлетним ребятам. Это ничуть не опасней, чем, например… ну вот хотя бы езда на таких машинах, которые были прежде… На трех колесах и еще на двух колесах… Помоги же вспомнить название!

— Ну, мотоцикл… Ну, велосипед…

Он отвечал неохотно, почти неприязненно, не находя лучшего способа скрыть свою встревоженность и свою любовь к девушке.

— Да-да, велосипед, — подхватила Эля. — Дети ездили по улицам рядом с этими… автомашинами…

«Пчелка» полого спускалась вниз. Позади высилось здание Всемирного Совета — гигантская рафинадной белизны призма. А перед ними выстроились шеренгой другие здания самых разных цветов и очертаний — то трехгранные, то как растянутый мех старинной русской гармошки, то октаэдры и даже конусы, словно воткнутые острием в землю. В просветах была голубизна моря. Вверху тоже была голубизна — небо без единого облачка.

Валентин видел город вчера со смотровой площадки. Но тогда был вечер и пылало многоцветьем, прежде всего, небо. А теперь, при солнечном свете, такое же, только ласковое, успокаивающее многоцветье опустилось на дома, на горы, на море.

Мимо их «пчелки» пронеслась одиночка Халила, вернулась назад, опоясала петлей, которую в двадцатом веке называли нестеровской и еще мертвой, а потом заплясала, колыхаясь с боку на бок и снизу вверх.