— Ты все отлично видел? — Это уже не чужое воспоминание. Это реальный голос Ноэми.
— Еще как видел! И такое впечатление, что я шел совсем рядом с Элей.
— Все так и было. Я действительно шла рядом. Дешифратор памяти передает тебе мои прежние впечатления. Говорила тебе, что увидишь много любопытного… Продолжим?
…Перед Валентином возникла просторная площадка, уже летняя, сплошь в цветах с узкими дорожками, посыпанными ракушечником. В дальнем конце, среди берез — разноцветные двухэтажные дома. Высоко в небе алый флаг. А потом — комната с десятью койками, девчонки, укладывающиеся отдыхать. Как же, был сигнал о начале тихого часа! Внимание: шорох в углу. Ах да, там же Эля! Голос, очень похожий на голос Ноэми, но чуть позвонче, девчоночий: «Ты разве забыла о приказании воспитателя, Эля? Тебе учиться плавать!..»
Эля отворачивается к стене, натягивает одеяло на голову.
«Но как же быть, Эля… Ведь надо», — умоляет голос Ноэми-девчонки, и Валентин заражается не своей, а чужой и давней Ноэминой тревогой и жалостью. Что за власть у дешифратора памяти: передает другому чужие чувства. И как же так: Эля боится. Смелая и упрямая Эля пугается воды! Впрочем, подобное Валентин наблюдал иногда. В чем причина, попробуй разберись, но иные люди панически боятся мышей или, например, дождевых червей. А Эля пугается воды. Тонула когда-то? Врожденная боязнь?
А Ноэми-девчонка умоляет: «Пойдем, Эля… А?» В уговоры включаются еще голоса: «Ты же всех подведешь, весь отряд». «Вспомни о походе…»
Эля, наконец, поднялась с кровати.
Потом они пробираются по лагерю. Впереди река, а слева линейка, залитая желтым пластиком. В центре площадки какое-то подобие овальной трибуны или башенки.
На отполированной стенке четкая надпись: «Разум преобразует природу». Это — сверху. А чуть пониже, столбиком:
Помни!
Все твои победы,
в жизни начинаются с победы
над собственными слабостями.
Воюй против дурного
в себе и в других.
Главные твои враги:
лень, эгоизм, страх.
Хочешь стать трудолюбивым:
клади на обе лопатки лень.
Хочешь быть вровень со взрослыми —
ставь интересы коллектива
выше своих собственных интересов.
Хочешь стать смелым,
не поддавайся страху.
Встретив трудность,
будь настойчив и терпелив.
Люби истину больше,
чем себя самого.
Неумелому помоги,
нерадивого заставь.
Самому стать хорошим —
твой первый шаг,
добиться, чтобы
хорошими стали все, —
твоя цель.
«Что это? Нравственная азбука, с которой знакомят юных землян подобно тому, как раньше, в двадцатом веке, знакомили с таблицей умножения? — думает Валентин. — А ведь, пожалуй, не лишним было бы и тогда печатать в учебниках начальной школы, на обложках тетрадей такие вот нравственные правила. Печатали же таблицу умножения, азбуку, прописи грамматические…»
А Эля там, возле залитой пластиком линейки, поворачивается, говорит:
«Зачем мы пришли сюда, Ноэми? Тебе приятно мучить меня, да?» — В голосе ее отчаяние.
«Эля, милая!.. Это не нарочно, Эля… Знаешь ведь, почему поручили мне. Потому что я… в общем, не умею быть настойчивой и требовательной. Вот и поручили, чтобы я… Ну, ты же знаешь, как у нас! Кто чего не умеет, того этому и обучают. Если боится, учат страх преодолевать. Если не очень внимателен к другим, приучают ухаживать за товарищами. А меня вот чтобы я обязательно научилась настойчивости и требовательности… Ты, пожалуйста, не обижайся… Но ведь тебе надо научиться плавать и не бояться воды. Ты же все понимаешь, Эля.»
А на башенке возникла новая надпись.
Способность мыслить — самая прекрасная и удивительная из способностей. Цените, развивайте, возвышайте ее. Она превратит вас в великанов, которым по плечу не просто познавать, но и преобразовывать мир. Гордитесь своим положением человека и готовьтесь стать учеными, как ваши отцы и матери.
Ниже было факсимиле — не очень разборчивый росчерк быстрой руки.
«Ладно, пойдем к реке», — сказала Эля…
— Минутку, Ноэми, — попросил Валентин. — Включи освещение.
— Тебе не интересно, что было дальше? А было очень забавно, как Эля воевала со своим страхом, а я училась умению требовать. Это смешно, как вспомню… Знаешь, я не стала бы научным работником, если бы не научилась быть требовательной к другим и к себе. Не только в тот раз с Элей, но и после тоже.
— Вот и ты — о научной работе. Ученые твои мать и отец. И в той цитате на башенке призыв быть учеными… Как это понимать? На Земле что же… Вроде касты научных работников? Наследственное право становиться учеными?
— О чем ты говоришь? О какой касте? — удивилась Ноэми.
— Ну хорошо, могу и по-иному, — взволнованно продолжал Валентин. — В мое время, в прошлом, на Земле кое-кто считал: человечеством должны управлять ученые, а народ, рабочий люд слишком-де сер и необразован, чтобы управлять. В мое время этому давали отпор. По крайней мере, в странах социализма. А теперь что же? Все иначе?
— Не понимаю, о чем ты.
— Я спрашиваю, что за этим призывом: стать учеными, как отец и мать?
— Но сейчас все люди Земли в основном ученые.
— Все тридцать два миллиарда человек?
— Отчего же тридцать два?.. Примерно половина дети.
— Ну да, конечно… А остальные ученые?
— Не все, но большинство… А как иначе? Впрочем, лет сто-сто пятьдесят назад еще сохранялось разделение на ученых и инженеров. По-моему, дольше всех сохранялись инженеры-конструкторы.