Когда обед подходил к концу, сводчатый потолок стал красным, побелел и вновь стал красным. Тот же приветливый женский голос, что и на станции, ласково предупредил:
— Будьте готовы к торможению… Не покидайте кресел, дорогие гости… Через минуту торможение…
— Вот и столица! — объявила Клавдия Михайловна, небрежно отодвигая чашку с молоком.
Кресла развернулись спинками в сторону движения «синей молнии». А вскоре Валентин почувствовал, что тело его вжимается в пружинящую толщу.
Торможение длилось недолго.
— Вы у цели, дорогие гости! — произнес тот же ласковый голос. — Радостей вам и удач в столице.
У самой двери вагона приехавших встретил молодой человек в сером костюме.
— Меня зовут Халил, — представился он, слегка поклонившись. — Прошу…
Он указал на сигарообразную машину без колес. В ней было четыре места. Валентин вначале предположил, что автомобиль на воздушной подушке. Но множество таких же точно машин бесшумно проносились мимо, и стало ясно: у них какой-то иной принцип движения.
Роботу Халил приказал лечь сзади, в подобие багажника. Саня едва уместился там, скрючившись в три погибели. Валентину, который никак не мог привыкнуть, что Саня — не человек, стало даже обидно за него. Потребовалось повторное приглашение, чтобы сам он занял место впереди, рядом с Халилом.
Селянин принял Халила за шофера. Тот и в самом деле нажал одну из кнопок на щитке перед собой. Но когда машина, чуточку приподнявшись, помчалась, он позабыл о ней, то и дело оборачивался к сидевшим сзади, расспрашивая, как ехали, и сам рассказывал последние столичные новости.
А машина мчалась по тоннелю, стены которого скрывала живая зеленая листва. Овальный свод излучал голубоватый свет. Гладкая, поблескивающая, как стекло, дорога полого поднималась. Их машину обгоняли автомобили с десятками пассажиров. Были и грузовики с какой-то поклажей. А вот шоферов Валентин не увидел. Значит, командуют автоматы? Как в «стрекозе»? Значит, Халил не шофер?
Валентин с любопытством посмотрел на соседа. Тот перехватил его взгляд и доверчиво улыбнулся. Стало неловко спрашивать, кто же он, этот, пожалуй, излишне экспансивный парень? Да и не все ли равно, кто? Человек, хороший человек — разве мало этого?
Не спросил он и о том, почему весь транспорт движется в одном направлении. Наверное, тоннели либо рядом, по соседству, либо на разных уровнях.
Халил сказал:
— Четвертый день на Земле. Все увидеть хочется, везде побывать. Ах, как хорошо на Земле после дальнего полета в космос!
— Ты долго был там? — Клавдия Михайловна указала наверх.
— Очень долго… Полтора года, даже больше, чем полтора года, — пятьсот шестьдесят семь дней. Вот как долго! Работы — утонуть можно. Интересной работы. А все равно умом в работе, а сердце здесь, все больше здесь, с вами.
— С нами со всеми или есть кто-то самый, вернее, самая главная? — с улыбкой спросила Клавдия Михайловна.
— Есть главная, как не быть главной, — охотно сознался Халил. — Но и обо всех тоже скучаешь… О зелени, о воде, о горах, об очень многом скучаешь! Будто во всем частицу самого себя оставил.
— А я даже на Луне ни разу не побывала, — огорченно сказала Клавдия Михайловна. — Каждый год собираюсь и каждый рад что-нибудь помешает в самый последний момент.
— А мне, когда я там, далеко-далеко, хочется на Земле пожить, долго-долго пожить, никуда не уезжать.
— Но это же проще простого — смени профессию!
— Зачем говоришь так — смени! Зачем менять! Нет лучше профессии, чем планетолетчик! Всегда поиск, всегда полет в неизвестность. Риск большой — счастье большое. Нет желания менять. А что сердцем здесь, разве плохо? Если уж все до конца говорить: в космосе о Земле скучаю, а на Земле — о космосе. Почему так?
Они по-прежнему мчались по тоннелю. А потом машина плавно затормозила возле полупрозрачной голубовато-зеленой стены с множеством дверей. Все вышли. Выполз из багажника и Саня.
— Подымись на сотый этаж. Секция семнадцать «А», — приказал ему Халил.
Саня послушно направился к ближайшей двери, которая бесшумно распахнулась перед ним.
— Пойдемте и мы, — пригласил Халил. — Конечно, устали с дороги, и потом — разница во времени. Но свидание недолгое, совсем недолгое. Так обещал Локен Палит, мой названый отец.
Валентину казались напрасными рассуждения об усталости и разнице во времени. Дорога была нисколько не утомительной. Однако сама предстоящая встреча вызывала все большее волнение. Впрочем, так, наверное, не только у него. Илья Петрович был бледен. Руки его все прижимали портрет.
Халил осторожно посоветовал:
— Зачем носить с собой? Отправь в секцию, где жить будешь. Пневмопочтой отправь.
Клавдия Михайловна то и дело поправляла волосы и, смущенно улыбаясь, повторяла:
— Вот сразу, не переодеваясь, и к председателю? Вот прямо в этом?
Ее забота о внешнем виде была так трогательна и так напоминала поведение Ольги в невозвратимом прошлом!
Председатель Совета Локен Палит был сухощавым высоким мужчиной с большими, восточного разреза, глазами и смуглой кожей. Валентин, вспоминая его после встречи, пытался определить, сколько ему лет, и не смог. В иные мгновения он выглядел тридцатилетним. Но спустя минуту задумавшись, превращался в глубокого старика.
— Мне хотелось лично поздравить тебя, — сказал он с чуть заметным акцентом Валентину. — Поздравить и пожелать в короткий срок вполне освоиться с новой жизнью. Каждый из вас приходит в мир младенцем, не владеющим ничем, кроме инстинктов. Ты уже взрослый человек, и судьба испытала тебя всем, что было худшего у нее: кровью и самой смертью. В чем-то тебе будет проще, чем младенцу-несмышленышу. Но в чем-то и сложнее, и все люди на Земле будем счастливы помочь тебе быстрее освоиться. Перемен много. Это так. Но в основе основ, в фундаменте созданного и создаваемого теперь — кровь и пот, горе и страдания твоего поколения, — председатель Всемирного Совета даже как-то виновато посмотрел на Валентина. — Слова мои не очень конкретны. Но я обнажаю зерно истины. Такая у меня обязанность — из ароматных, наполненных теплым соком плодов выделять сухие зерна. Мне хочется убедить тебя, что все люди на Земле — неоплатные должники перед тобой… О чем в первую очередь сказать? У нас давно коммунистическое общество и первым годом нашего нового летоисчисления стал год Октябрьской революции в Петрограде… Мы свято храним память о штурме Зимнего дворца, о большевиках и Владимире Ленине, Мавзолей которого и поныне — место паломничества людей Земли. Гордое обращение «товарищ» — тоже осталось нам от вашего времени. Нет, ты не гость, ты — хозяин, такой же, как любой из нас. Даже больший, чем любой из нас. Куда бы ты ни явился, люди будут счастливы открыть тебе свои мысли, поделиться душевным теплом…